Неточные совпадения
Человек есть не только конечное существо, как хочет утверждать
современная мысль, он есть также бесконечное существо, он есть бесконечность в конечной
форме, синтез бесконечного и конечного.
Все ему покорилось, он пересилил революцию и реакцию, он затопил старые
формы и наполнил их собой, потому что он составлял единственное деятельное и
современное большинство...
Что знание не есть нечто отличное от бытия и противоположное ему, а есть само бытие — этот здоровый реалистический тезис очень трудно усвоить себе
современному сознанию, засоренному всеми
формами рационализма; он звучит чем-то наивным и примитивным, досократовским и почти что дофилософским.
Несовершенство языка, страшный номинализм слов дает кажущееся оправдание тому учению
современного критицизма, согласно которому бытие есть лишь
форма экзистенциального суждения и вне суждения бытия нет.
Современная теософия есть одна из
форм гностицизма, и все бесплодие гностических притязаний сказывается в ней еще сильнее, чем в старом, классическом гностицизме.
Разобрать это отношение внешней
формы к внутренней силе уже нетрудно; самое главное для критики — определить, стоит ли автор в уровень с теми естественными стремлениями, которые уже пробудились в народе или должны скоро пробудиться по требованию
современного порядка дел; затем — в какой мере умел он их понять и выразить, и взял ли он существо дела, корень его, или только внешность, обнял ли общность предмета или только некоторые его стороны.
По
форме современное лганье есть не что иное, как грошовая будничная правда, только вывороченная наизнанку. Лгун говорит"да"там, где следует сказать"нет", — и наоборот. Только и всего, Нет ни украшений, ни слез, ни смеха, ни перла создания — одна дерюжная, черт ее знает, правда или ложь. До такой степени"черт ее знает", что ежели вам в глаза уже триста раз сряду солгали, то и в триста первый раз не придет в голову, что вы слышите триста первую ложь.
Пока классицизм и романтизм воевали, один, обращая мир в античную
форму, другой — в рыцарство, возрастало более и более нечто сильное, могучее; оно прошло между ними, и они не узнали властителя по царственному виду его; оно оперлось одним локтем на классиков, другим на романтиков и стало выше их — как «власть имущее»; признало тех и других и отреклось от них обоих: это была внутренняя мысль, живая Психея
современного нам мира.
«Собеседник», как и «Вестник», защищал русский язык от вторжения ненужных иностранных слов, отличался любовию к историческим изысканиям, пытался рисовать
современные нравы, представлять в легкой
форме дельные научные истины; наконец, в нем, как и в «Вестнике», находим мы совершенное отсутствие стихотворных шарад и загадок, которыми наполнялись тогда все журналы, особенно новиковские.
— Вот вам весь мой рассказ, — заключил собеседник, — и я, право, думаю, что, несмотря на его
современное происхождение и на его невымышленность, он отвечает и программе и
форме традиционного святочного рассказа.
— Но чем же вы можете доказать ваше мнение? Чтобы оно было убедительно, надо, чтобы вы нам показали такое событие из
современной жизни русского общества, где отразился бы и век и
современный человек, и между тем все бы это отвечало
форме и программе святочного рассказа, то есть было бы и слегка фантастично, и искореняло бы какой-нибудь предрассудок, и имело бы не грустное, а веселое окончание.
Легкая
форма его бесед, с тонкою критикою истории культуры, зароняла во мне мысль, что жизнь
современного общества, которая делалась доступною моему ведению, идет не по тому течению, которое может вывесть человечество к идеалу. Идеал этот представляло мне христианство, которое все будто бы уважают, но к которому, однако, никто сильно и искренно не стремится. Что это за ложь? как повернуть, чтобы это пошло иначе?
Драматическая
форма явилась сразу в виде замысла большой комедии из
современных нравов опять-таки как результат бессознательной психической работы.
Это несомненно! Мы подросли в уважении к идее университетской науки, приобрели склонность к чтению, уходили внутренним чувством и воображением в разные сферы и чужой и своей жизни, исторической и
современной. В нас поощряли интерес к искусству, хотя бы и в
форме дилетантских склонностей, к рисованию, к музыке. Мы рано полюбили и театр.
А поняв это, должны будут искать и вырабатывать ту новую
форму современной драмы, той драмы, которая будет служить уяснением и утверждением в людях высшей ступени религиозного сознания; а во-вторых, потому, что люди, освободившись от этого гипноза, поймут, что ничтожные и безнравственные произведения Шекспира и его подражателей, имеющие целью только развлечение и забаву зрителей, никак не могут быть учителями жизни и что учение о жизни, покуда нет настоящей религиозной драмы, надо искать в других источниках.
Это даже, вероятно, единственная
форма аскезы, которую признает
современный человек и практикует ее с большей легкостью и охотой, чем аскезу для жизни духовной.
«Существо, предназначенное сделаться человеком, медузообразный гермафродит, полурыба, полузмея палеозойской эры, приняло
форму четвероногого, некоей ящерицы, но совершенно отличающейся от ящериц
современных, которые есть не что иное, как отклонение и вырождение» (фр.).]
Противоположение России и Европы для многих русских писателей и мечтателей было лишь противоположением двух духов, двух типов культуры, было лишь
формой духовной борьбы с тенденциями
современной цивилизации, угашающей дух.
Современное увлечение мистикой — поверхностно, и не во всех
формах можно приветствовать нахлынувшую мистическую волну.
Трагизм
современного кризиса в том, что в глубине души никто уже не верит ни в какие политические
формы и ни в какие общественные идеологии.
Можно быть идеалистом, верить в человека и конечное торжество добра — и с полным отрицанием относиться к тому
современному двуногому существу без перьев, которое овладело только внешними
формами культуры, а по существу в значительной доле своих инстинктов и побуждений осталось животным.